Образ Страшного Суда Божия

Народная картинка «Образ Страшнаго суда Божия», датируемая XVIII веком, следует русской православной традиции. Иконография Страшного суда складывается к XV веку. Для иконописцев составляются так называемые подлинники — своего рода инструкции по написанию образов: «С краю горний Иерусалим, а в нем церкви и полаты, а во дверях ангелы и шесть ликов… От города облак силы, а в облаке Отец на престоле…» и т. д. Это строки из Клинцовского иконописного подлинника — рукописи XVIII века, с которой рассматриваемый лист из собрания М. П. Погодина обнаруживает известное сходство: по левому краю композиции в Горний Иерусалим возносятся крылатые схимники, по правому краю (от Христа по левую руку) бесы низвергаются в ад. Господь Саваоф в окружении херувимов взирает сверху на действо Страшного суда, ибо «весь суд отдал Сыну» (Ин. 5:22). Христос в мандорле (ореоле сияния, исходящего от фигуры), грозный и беспристрастный Судия, творит Суд в центральном поле изображения.

В композицию традиционно входят несколько сюжетов. Второе Пришествие в силе и славе, Последний Суд, воскресение мертвых силою Духа Святого и обновление мира, радость праведников и мучения грешников, а также сюжеты малого порядка, взятые из апокрифов, сочинений святых отцов, житийных сборников. Один из таких малых сюжетов — привязанный к столбу милостивый блудник, который избавлен от вечной муки за его милосердие, но не имеет права войти в рай за свой грех. Этот персонаж — герой «Пролога» (памятника древнерусской литературы) — начинает вводиться в повествование о Страшном суде по мере возрастания популярности этого житийного сборника (XVI–XVII вв.).

Второе пришествие предваряется трубным гласом двух Ангелов, изображенных сверху мандорлы, и двух снизу: «И пошлет (Господь) Ангелов Своих с трубою громогласною, и соберут избранных Его от четырех ветров, от края небес до края их» (Мф. 24:31). Изображённые события сопровождаются текстом: слева — начиная со слов «Егда убо приидет кончина лет наших и света сего…», справа — «Тогда страшный и праведный судия сядет на престоле божества своего…». Пространство изображения насыщено также надписями, поясняющими фрагменты повествования (как в случае с милостивым блудником) или прямо заменяющими визуальные образы словесной тканью — как названия мытарств на кольцах змея (тщеславие, гордость, пьянство, гнев и т. д.). Так происходит соединение образов, воплощенных иконописцами, и текста, в соответствии с которым строится изображение Страшного суда.