В первой четверти XVIII в. мастера лубочной картинки начинают применять новую технику — гравюру на металле. В отличие от обрезной деревянной, она позволяет художникам более детально прорабатывать изображение. Появляются картинки с большим количеством персонажей. Иногда резчик объединяет несколько тематически близких сюжетов на одном листе, как это можно видеть на гравюре «Бык не захотел быть быком».
В центральной части сюжет про быка, который «незахотел быть быком да и зделался мясником Когда мясник стал бить влоб То нестерпя его удару ткнул рогами вбок… И стал таскать кишки спотрохами». Вокруг основного изображения, сродни русской иконописной традиции, располагаются тринадцать клейм, под каждым из них текст, поясняющий притчу. История про быка, как и все остальные 13 картинок, образец сюжетов-перевёртышей, когда привычная картина мира предстает вывернутой наизнанку, приём, популярный как в западноевропейском, так и в русском искусстве. Здесь и бык, который становится мясником, и попугай, который «мужика вклетку посадил чтобы он говорил», и «малые дети старика» пеленают, и слепой ведёт зрячего, «а сам и незнает куда бредет». Картинка погружает зрителя в фантастический мир, где нарушен естественный ход вещей, где возможна любая «небывальщина».
В центральной части сюжет про быка, который «незахотел быть быком да и зделался мясником Когда мясник стал бить влоб То нестерпя его удару ткнул рогами вбок… И стал таскать кишки спотрохами». Вокруг основного изображения, сродни русской иконописной традиции, располагаются тринадцать клейм, под каждым из них текст, поясняющий притчу. История про быка, как и все остальные 13 картинок, образец сюжетов-перевёртышей, когда привычная картина мира предстает вывернутой наизнанку, приём, популярный как в западноевропейском, так и в русском искусстве. Здесь и бык, который становится мясником, и попугай, который «мужика вклетку посадил чтобы он говорил», и «малые дети старика» пеленают, и слепой ведёт зрячего, «а сам и незнает куда бредет». Картинка погружает зрителя в фантастический мир, где нарушен естественный ход вещей, где возможна любая «небывальщина».
